народный писатель Якутии
Юрий Чертов: «Перемены наступят, когда мы поймем себя…»
Несколько дней назад русскому писателю из Якутии Юрию Чертову исполнилось бы 90 лет, но он ушёл из жизни ровно на четверть века раньше. Свой рассказ о нём я решил предварить фотоснимком, который, как мне кажется, довольно точно отразил его характер. Этот снимок был сделан на 60-летии Юрия Алексеевича, и вместе с юбиляром в кадр на правах поздравляющего попал и я – крайним справа…
А в канун 65-летия Юрия Чертова друзья писателя собрались на любимой им даче четы Будищевых под Якутском. Своей дачи Юрий Алексеевич так и не завёл, но вот эту полюбил с первого взгляда и ежегодно только на ней отмечал свой день рождения. Появился он на свет 13 сентября, но число «13» ему не очень-то нравилось, и потому Чертов всегда приглашал нас «к Будищевым» 11 сентября. Круг его друзей был небольшой, но испытанный десятилетиями, и я, молодой в ту пору поэт, считал за честь посидеть за одним столом с грандами якутской журналистики, именитыми литераторами и учеными-академиками.
Увы, в тот раз мы собрались не на праздник, а на годовщину ухода из жизни одного из самых известных и любимых читателями русских прозаиков, драматургов и публицистов Якутии. Как и случается между людьми близкими, вспоминали в этот вечер не произведения и их достоинства, а человеческие качества Юрия Алексеевича, проведенные с ним часы и дни, пережитые вместе приключения, взлеты и удачи в совместных делах и планах, огорчения и падения.
Развешанные по стенам веранды стенгазеты прежних его юбилеев и фотографии создавал ощущение присутствия Юрия. Казалось, что вот-вот раздастся его характерный, чуть ироничный смешок, и он распахнет дверь — большой и веселый, хитровато улыбающийся в усы. И обязательно тут же вставит в разговор какую-нибудь реплику. А потом сунет руку в большой карман своей видавшей виды куртки или в сумку, что постоянно висит на плече, и непременно достанет что-нибудь оттуда — шоколадку, пару бананов, бутылку с необычной этикеткой — и водрузит на стол, радуясь сам не меньше других этому маленькому сюрпризу.
Он тогда уехал ненадолго в Воронеж к недавно перебравшимся туда жене и внучатам, чтобы прилететь в Якутск на свой день рождения, к друзьям. Был переполнен задумками и планами по газете «Полярный круг», которую создал несколько лет назад, и непростая судьба которой как будто наконец-то начала выстраиваться. Он хотел вернуться к своим пьесам, пересмотреть их, подчистить и ещё раз предложить Русскому театру. Отношения с театром у Чертова в последние два десятилетия как-то не складывались: на мой памяти на подмостках родного города появилась только инсценировка повести «Июньский снег». Хотя когда-то раньше ставились пьесы «Золото» и «Никто иной». И именно Юрий Чертов, ещё в 1968 году, первым из якутских писателей прорвался с постановкой своей пьесы «Долгая ночь» на Центральное телевидение. Правда, снимали спектакль в Челябинске, но по заказу ЦТ. И показали по Второму каналу на всю большую страну.
И вот теперь театр, казалось, снова потеплел к Чертову, повернулся в его сторону. Для нереализованных драматургических порывов Юрия Алексеевича это был бальзам на душу, поскольку он всю жизнь считал себя больше драматургом, чем прозаиком. И в повестях его было столько диалогов, что какой-то критик дал им определение «драматургическая проза». Кроме того, он собирался восстановить изуродованный антиалкогольной цензурой роман «Четвёртый директор», а также вставить в виде дневника главного героя ту правду, которую раньше невозможно было озвучить.
Жил он и надеждой, что по сценарию «Одинокого волка», принятому Свердловской киностудией, все-таки начнут снимать фильм. Тут надо, наверное, вспомнить, что главным жанром Юрия Алексеевича был так называемый «производственный роман», но в отличие от немалого числа бездарных конъюнктурщиков, выезжавших на этой востребованной властью теме, Чертов создавал своих героев живыми и настоящими, их проблемы и характеры не высасывал из пальца – после детдома ему довелось немало походить в простых работягах, быть кровельщиком, слесарем, машинистом, не раз проехать по бесконечным, полным сложностей и опасностей зимникам Якутии от золотых приисков Полюса холода до побережья Ледовитого океана. И когда в Москве решили издать солидный том «лучших произведений о рабочем классе», одна из самых ярких и талантливых вещей Чертова – повесть «Одинокий волк» уверенно вошла в эту книгу и, можно сказать, её украсила.
Он мечтал чуть-чуть «растолкать» текущие журналистские дела, управиться с накопившимися литературными «долгами» и задумками. И даже попробовать написать современный детектив… И не приехал...
Но никто из нас, наверное, к счастью, не видел его мертвым. И потому Юрий навсегда остался в памяти живым и эмоциональным, остроумным и полемичным, щедрым и болезненно переживающим все ненормальности и вывихи несуразного российского бытия конца ХХ века.
Прошел год, другой, десятый, но, кажется, до сих пор не исчезло ощущение того, что он вот-вот должен постучать в дверь или позвонить по телефону и произнести свое традиционное: «Привет, старик!..» В крайнем случае – появиться на экране в своей знаменитой передаче...
Как было упомянуто в начале публикации, перебирая его фотографии, я остановился на снимке, сделанном Артуром Винокуровым на 60-летии Юрия Алексеевича. Тогда один из художников вместе с поздравлениями вручил Чертову дружеский шарж в натуральную величину, и он среагировал на него так, как может сделать это только самоироничный, весёлый и добрый человек — тут же попросил стоящего рядом министра придержать лист, а фотографа — запечатлеть его на фоне собственного «бальзаковского» профиля.
К слову сказать, Юрию Алексеевичу, видимо, очень нравилось, когда его сравнивали со знаменитым французским классиком. Он, действительно был очень похож на Бальзака фигурой и даже лицом. Так что сравнение лежало практически на поверхности. Поэтому я, пришедший в конце 70-х в «Социалистическую Якутию» молодой журналист и начинающий поэт, практически лично не зная заместителя главного редактора Чертова, написал к его очередному дню рождения шуточное восьмистишье для стенгазеты, составленное наполовину из названий его повестей, которые я уже успел к тому времени прочитать.
|
«Июньский снег» «Осеннею порою» «Звонком после полуночи» звенит, И «Одинокий волк» «Своей тропою» Степенно направляется в зенит. На пьедестал восходит их хозяин, Оставив ниже смертных и простых, И с каждым днем мы ярче различаем В чертах Чертова Бальзака черты. |
Как оказалось, я попал точно в цель: Юрий Алексеевич прочитал стенгазету, светясь почти нескрываемым удовольствием, зашел к нам в отдел новостей и пожал мне руку. Собственно, так мы и познакомились. А еще через несколько лет, переходя из газеты в журнал «Полярная звезда» заместителем главного редактора, он забрал меня с собой и «посадил» на отдел прозы и поэзии.
Юрий Алексеевич был человеком непростым, эмоциональным, подчас обидчивым, и настроение его порой скакало от одного полюса к другому. Наверное, все это шло из нелегкого детства, недополученной родительской ласки и внимания. Оставшись сиротой на руинах почти стертого с лица земли Сталинграда, он полностью испил долю послевоенного детдомовца. Его никто никогда и никуда не приводил за ручку, в том числе и в журналистику, а позже в литературу. Всего приходилось добиваться самому, через преодоление. И он добился. А потому не очень любил тех, кто, по его выражению, «выпрыгнул» благодаря связям или случайностям на какие-то высокие посты или позиции.
Не любил он и когда при нем начинали хулить уходящую в прошлое советскую власть. Чертов считал, и во многом справедливо, что именно эта народная власть дала ему, круглому сироте, возможность без плат и поборов получить высшее образование, собственное жилье, уважаемую профессию, статус писателя. И в знак протеста против крушения всех этих принципов он вдруг яростно принял сторону коммунистов, которых в прежние годы особо не жаловал.
Из того же голодного детства, видимо, шло его постоянное желание угостить чем-то вкусненьким, широко и красиво накормить друзей-писателей, особенно во времена их не очень-то богатой юности. Все знали, если на литературные посиделки придёт Чертов, то будет не только чего выпить, но и поесть. И он не обманывал ожиданий, вваливаясь в общагу или редакцию, окутанный не только клубами морозного пара, но и связками колбасы. Чувствуя себя этаким Дедом Морозом, Юрий светился и сиял, как медный самовар.
Особой территорией была писательская квартира – «дом творчества имени Чертова», на территории которой в полном созвучии с его фамилией сам чёрт непременно сломал бы себе ногу. Все три комнаты от пола до потолка были завалены кипами книг, журналов, газетных вырезок, каких-то папок, фотографий, рукописей. С трудом протискивая свое большое тело средь этих лабиринтов, он время от времени обрушивал какой-нибудь бумажный Монблан и только тогда негромко корил себя за то, что никак не «наведет в доме порядок». Более-менее прибрано выглядел лишь один из уголков гостиной, где раз в неделю снимали передачу «Чай у Чертова» – порядок в этом углу «навели» сами телевизионщицы, а попасть сюда стремились все знаменитости культуры, науки и политики «лихих девяностых».
За чашкой чая Чертов остроумно и непринуждённо говорил с ними обо всём на свете – честно и без оглядок на власть имущих. Конечно же, после прежнего официоза на голубом экране такие передачи пользовались огромным вниманием, и каждую пятницу вся Якутия собиралась у телевизоров и гадала, кого же выберет Чертов в собеседники на этот раз.
Был у него и особый день, когда он приглашал в гости только одного человека, своего тёзку – известного археолога, академика Юрия Алексеевича Мочанова. Третьим у них за столом незримо присутствовал ещё один тёзка Юрий Алексеевич – Гагарин, первый в мире космонавт, родившийся в один год с Мочановым и Чертовым. Такое вот случилось совпадение. Естественно, что встреча происходила 12 апреля, в День космонавтики. О чём говорила эта звёздная троица не под камеру – осталось известно только им.
В своём полустихийном бумажно-информационном завале Юрий Алексеевич чувствовал себя вполне комфортно, ежедневно усугубляя ситуацию «монбланов» десятками новых статьей и изданий. Его квартира напоминала жесткий диск современного компьютера, по лабиринтам памяти которой могла блуждать только поисковая система Чертова. Гостей же он, дабы не смущать и не шокировать, сразу проводил на кухню, садил за стол, снимал с плиты всегда стоящую на ней сковороду и расцветал в улыбке: «Я тут такое нынче сотворил, пальчики оближешь…»
А вот днем раньше упомянутого 60-летнего юбилея и «бальзаковского» снимка он был совсем невесел, и небольшое интервью, которое я у него записал для газеты «Республика Саха» (так тогда называлась «Якутия»), пришлось озаглавить «Неюбилейные размышления». Кто тогда мог подумать, что до очередного юбилея он не доживет. И надо отдать должное Чертову – прошло три десятка лет, а многое сказанное им в последнем интервью его жизни остается актуальным до сих пор. В этом вы можете убедиться сами. Вопрос Юрию Алексеевичу я задал тогда только один: «Что сегодня больше всего волнует писателя Чертова в нашей жизни, что огорчает и что радует?..»
"Прежде всего меня волнует то, что людям жить стало хуже, значительному большинству. А если это происходит, то и любой пишущий человек не может себя чувствовать хорошо. Даже если он сам живет неплохо. Но сегодня и пишущие живут, за исключением некоторых отдельных личностей, тоже очень сложно. А посмотрите, сколько стало на улицах нищих. Недавно я был просто потрясен. Раздался звонок в дверь, и стоящий за порогом мужчина, по виду явно не алкоголик, не бич и не калека, попросил у меня милостыню. Да, раньше ходили иногда немощные старушки, цыганки что-то выпрашивали, но чтоб нормальный мужик — и с протянутой рукой...
Мне стало как-то нехорошо. Страшно даже. Или посмотрите, сколько по вечерам на улицах бесцельно слоняющейся молодежи, сколько бездомных, беспризорных пацанов. Я сам бывший беспризорник, но о нас в ту пору заботились чуть больше. Сегодня человек человеку — явно уже не брат и не друг. С поразительной легкостью совершаются различные формы насилия и преступлений. Эхо того, что происходит сейчас в стране, будет аукаться нашим потомкам многие десятилетия. Прежняя жизнь была построена, не скажу что идеально или прекрасно, но с точки зрения ее организованности она была все же более человеколюбивой.
Не может не волновать и то, что народ все меньше и меньше читает, не говоря о книгах, даже прессу. Зарплата как будто растет, но тиражи всех изданий падают. А для меня человек не читающий — ущербный. Кивают на Запад, мол, там тоже мало читают. Но я говорил всегда и буду говорить, что американцы для нас — не пример и японцы — тоже. Не потому, что они плохо работают, а потому что те же американцы, говоря честно, всегда любили пожить за чей-то счет, подиктовать свою волю, не больно-то интересуясь, насколько она мила другим народам.
Мне кажется, наша страна сегодня абсолютно не знает, куда, за кем и за чем она идет. Ни у кого нет никакой возможности спланировать завтрашний день, даже у тех, кто зарабатывает миллионы. А это значит, что и у страны, и у нас пока нет будущего. Слава Богу, наша Якутия выглядит на общем фоне более стабильной и предсказуемой, чем другие регионы. Но и у нее нет сейчас внутренних резервов на случай каких-то прорывов. Мы все потеряли то, что называется запасом прочности. Да, тот строй был плохим, да, его надо было менять, но сохраняя все хорошее, двигаясь вперед, а не назад...
Будут ли перемены к лучшему и когда?.. Только тогда, когда каждый из нас начнет понимать, что от него кое-что в этой жизни зависит, от его позиции, от его общественной активности. Хотя бы в тот момент, когда мы в очередной раз идем на выборы и решаем, кто должен нами управлять.
Что касается моего ухода в последние годы в публицистику, газетную работу, то он, видимо, объясняется желанием как-то помочь людям разобраться в сложившейся ситуации, дать более разностороннюю, разноплановую и объективную информацию, помочь формированию той самой упомянутой жизненной позиции. Конечно, это требует огромных усилий, расхода энергии и времени и практически ничего не оставляет для художественных произведений. Но такова уж сегодня ситуация, и таково мое место в ней. А жизнь есть жизнь, и всегда рядом с проблемами, заботами и неприятностями бывает и что-то светлое.
Доволен, что обретает свое лицо и своих читателей «Полярный круг», что выправилась и ожила «Розовая чайка», идут интересные отклики на телепередачу, достойные люди соглашаются на участие в ней. А в самый канун шестидесятилетия лучший сюрприз преподнесла дочка – подарила мне двух внуков-близнецов..."
Во времена традиционных бумажных изданий книги Юрия Чертова в Якутии были практически во всех семьях, но последний его роман вышел Якутске в 1984 году, а сборник повестей в Москве – в 1986-м. В библиотеках они, конечно, есть, к книгам Чертова по-прежнему обращаются студенты-филологи и преподаватели Северо-Восточного университета, но насколько я знаю, никаких переизданий больше не выходило. Не нашёл я и ни одного произведения в электронном виде, за исключением книги публицистики на ресурсе Национальной библиотеки РС(Я).
Вопреки надеждам Юрий Алексеевича, так никогда больше и не была поставлена ни одна его пьеса. Получается, что нынешнему поколению, по большей части сетевому, особенно за пределами Якутии и её библиотек, просто негде прочитать художественные произведения Юрия Чертова, не говоря уже о пьесах, которые так и остались в рукописях. Не пора ли озаботиться этим вопросом и выпустить для начала хотя бы электронное издание?
